Июнь 1941 г. выдался на редкость теплым и ясным. Такая погода умиротворяюще действовала на людей и особенно радовала энергетиков. Два-три месяца назад мы подвели итоги развития энергетики в 1940 г. Они радовали всех. Да и было чему радоваться: за прошедший год электростанции страны выработали более 48 млрд. кВт-ч электроэнергии. Это в 6 раз превысило намеченную планом ГОЭЛРО цифру. В 1940 г. мощность всех электростанций Советского Союза превысила 11 млн. кВт.

Всего 27 лет назад гигантская Россия была по производству и потреблению электроэнергии на задворках Европы и занимала 13-е место.

Октябрьская революция, гений Ленина указали единственный способ преодоления отсталости, нищеты и безграмотности – электрификацию.

И вот замечательный результат! Позади нас прославленная в области электрификации Швеция и не только она. Мы опередили Францию, более того, индустриальную Англию.

Подводя итоги 40-го года, энергетики Страны Советов не сомневались в том, что через 2, от силы 3 года мы опередим Германию и выйдем по мощности электростанций на первое место в Европе и на второе в мире. Впереди далеко, ох, как далеко, шагает Америка.

Итак, успешно пройден осенне-зимний максимум, всегда трудная пора для энергетиков. Настало лето, снизились нагрузки, появились новые заботы, пора капитальных и текущих ремонтов.

Требовался "ремонт" и мне. Поехал в Цхалтубо, на радоновые ванны, – нужно отбить атаки давнего ревматизма. Закончив курс лечения, решил заехать на несколько дней к семье, отдыхавшей в Сочи. На второй день после приезда, в воскресенье 22 июня рано утром отправился к морю, которое я не видел уже много лет. Яркое солнце, бездонная голубизна неба и изумруд черноморской воды действовали ошеломляюще. Масса отдыхающих, взрослые и детвора заполнили все пляжи. Загорелые, здоровые, веселые люди наслаждались природой.

И вдруг в эту радостную атмосферу врывается тревожный крик: война! На нас напала фашистская Германия! Бомбят города!

Да! Это был поистине гром среди ясного голубого неба.

И все сразу переменилось. И только одна мысль – немедленно в Москву. Надежным транспортом тогда была только железная дорога. Экстренный, вне расписания поезд был быстро сформирован, и через несколько часов мы были в пути. Москва встретила нас уверенной собранностью. Есть директива принять неотложные меры к охране электростанций, подстанций, электросетей; ввиду налетов вражеской авиации, сбрасывающей кроме крупных авиабомб и "зажигалки", незамедлительно создать дружины по их ликвидации. Даны распоряжения организовать защиту энергетических объектов от авиабомб. Наиболее уязвимые части энергетического оборудования закрыть щитами, ограждениями из мешков с песком или бетонными плитами.

Сформированы аварийно-восстановительные команды, подготовлены запасные части, детали оборудования или целые агрегаты.

Вражеская авиация активизировалась и производила налеты и днем, поэтому встал вопрос о камуфлировании объектов, раскраске крыш электростанций. Чтобы высокие дымовые трубы электростанций не могли служить ориентиром для самолетов противника, стали сносить верхушки труб.

Вся эта громоздкая и многообразная работа была проделана на удивление быстро и без каких-либо трений и задержек. Распоряжения выполнялись с предельной четкостью.

А война накатывалась на нашу Родину неумолимым коричневым валом вопреки полной уверенности, что зарвавшийся враг получит сокрушительный отпор. А как же еще? Ведь мы были воспитаны в непреклонной вере, что любой враг, посягнувший на нашу страну, будет разбит и уничтожен.

Однако сводки о ходе военных операций все тревожнее и тревожнее, враг, используя внезапность нападения, с каждым днем продвигался вперед по нашей священной земле.

Вскоре после моего возвращения в Москву по решению Государственного Комитета Обороны меня как первого заместителя наркома электростанций направили на Украину для организации эвакуации оборудования электростанций.

Я приехал в Запорожье, где размещалось Управление Днепровской энергосистемы. Самыми крупными электростанциями Днепроэнерго были Днепровская ГЭС им. Ленина и Днепродзержинская ГРЭС. Сюда, на Днепр, были нацелены танковые полчища фашистских войск.

Совсем недавно я был в Донбассе, проверял ход работ по вводу в действие Кураховской тепловой электростанции, расположенной между двумя крупнейшими энергосистемами Юга – Донбасской и Приднепровской. Накануне моего отпуска была включена мощная линия электропередачи напряжением 220 кВ, связавшая эти две крупные энергосистемы, мы ее ждали как манну небесную. Она позволяла в часы пиковых утренних и вечерних нагрузок пускать на полную мощность Днепрогэс и передавать электроэнергию в индустриальный Донбасс, где не хватало пиковой мощности, а ночью, при спаде нагрузок, наоборот, мощность тепловых электростанций Донбасса направлять в Приднепровскую систему. Разгруженный Днепрогэс за это время накапливал воду, готовясь к покрытию утренних и вечерних нагрузок.

Это была умная и научно обоснованная система, она имела звучное название – межсистемный эффект. Сущность этого мероприятия состояла в том, что при объединении систем резерв мощности оказывался общим и мог быть меньше, чем при раздельной их работе. А если учесть, что начало пиковых нагрузок не совпадало по времени, то и размер суммарной рабочей мощности мог быть уменьшен. С вводом в действие линии Днепр – Донбасс энергетики на практике доказали правильность научных разработок и расчетов и получили действительный межсистемный эффект. И вот теперь, приехав снова в Днепровскую систему, я ощутил весь трагизм положения: я должен своими руками разрушать то, что совсем недавно вместе с коллективами инженеров и рабочих создавал.

На Украину я приехал с К.Д. Лаврененко и В.С. Плотниковым. Это были талантливые инженеры – теплотехники, энергичные и мобильные специалисты. Я их знал уже много лет по совместной работе и был уверен, что в той сложной ситуации, в которой мы должны были действовать, на них можно вполне положиться. К.Д. Лаврененко я поручил организовать демонтаж оборудования Днепродзержинской ГРЭС, а В.С. Плотникова отправил на Кураховскую электростанцию. За собой оставил наиболее сложный объект – Днепровскую ГЭС.

Перед отъездом я, собственно, не получил точных указаний, как выполнять демонтаж. Ведь энергетическое оборудование сложное, имеет большие габариты и массу. Особенно сложны котельные агрегаты, состоящие из многих тысяч деталей, труб, патрубков и т.д. Их монтаж обычно продолжался не менее года.

Приступая к демонтажу Днепродзержинской электростанции, мы рассуждали так – фашисты еще не дошли и, может быть не дойдут до нас. Если мы разберем на части все оборудование то ведь и собирать его придется нам. Тогда мыслей о том, что оккупация продлится не один год, не было.

Решили, что нужно снять те части, без которых энергетическое оборудование работать не может, следовательно, враг не введет его в строй в случае захвата станции. А вернувшись, мы быстро все восстановим. Так и поступили. Сняли приборы, задвижки электродвигатели, кабели.

Но за несколько дней враг бронированными колоннами танков прорвал боевые порядки наших войск. Тревога нарастала Была дана команда готовить к демонтажу крупные турбины и генераторы.

Следя за ходом демонтажа, я мотался между Запорожьем и Днепродзержинском. Ездил ближайшим путем, по правому берегу Днепра, т.е. со стороны, обращенной к фронту. И вот во время одной такой поездки позвонил Заместитель председателя Совнаркома М.Г. Первухин из Москвы, чтобы предупредить меня о том, что немецкие части, прорвав фронт, устремились к Днепру на участке между Запорожьем и Днепродзержинском и нам следует ускорить демонтаж оборудования, заминировать плотину Днепрогэса и вообще быть осторожнее, чтобы не попасть в лапы врага. Стали искать, где я: из одного места выехал, в другое – не прибыл... Меня перехватили на полпути. При этом вспоминается такой эпизод. Когда мне сказали, что я поступаю неосторожно, передвигаясь по правому берегу Днепра, я ответил, что у меня ведь есть оружие, пистолет. Но когда я отправился в карьер, где добывался щебень, чтобы поупражняться в стрельбе, то тут же обнаружил, что пистолет неисправен. Было крайне неприятно.

К.Д. Лаврененко успешно организовал демонтаж оборудования Днепродзержинской ГРЭС. Об этом он красочно и подробно написал в книге "Свет жизни".

На очереди был прославленный Днепрогэс – гордость нашего народа.

Спасти Днепрогэс! Но как, и есть ли для этого время? Всякий раз при взгляде на Днепровскую гидроэлектростанцию, в то время крупнейшую в Европе, меня охватывало чувство восхищения ее создателями.

Величественная, гордо изогнутая тугим луком между берегами крупнейшей реки, плотина Днепрогэса никого не оставляла равнодушным. Да, советским ученым, инженерам, всем, кто принимал участие в ее строительстве, было чем гордиться.

Даже сейчас, когда в Советском Союзе построены крупнейшие ГЭС: Братская, Красноярская, Нурекская и десятки других, Днепрогэс по замыслу, архитектуре и, я бы сказал, по изяществу равных не имеет.

Сердце обливалось кровью от мысли, что это творение придется не только демонтировать, но, может быть, и частично разрушить. Однако приказ был неумолим: что можно – снять, остальное подготовить к взрыву.

Дело было в том, что плотина гидроэлектростанции была идеальной переправой через реку. Она имела два пути, позволявшие перебрасывать с одного берега на другой любую военную технику – тяжелые танки, самоходную и обычную артиллерию, автотранспорт. Как известно, по плотине, выше ее гребня, был проложен широкий мостовой переход, а внутри плотины, ниже ее гребня, проходила потерна (галерея), ширина и высота которой были достаточны для переброски военной техники. Это была скрытая от внешнего наблюдения переправа. Еще ниже, в самой подошве плотины имелась вторая потерна, по которой можно было свободно ходить. (Обе потерны давали возможность следить за внутренним состоянием сооружения, размещать в них необходимые приборы). Именно поэтому фашистские полчища рвались к плотине.

Примечательно было и другое – ниже плотины располагался железнодорожный мост, который изо дня в день, главным образом днем, вражеские самолеты яростно бомбили. Мы часто наблюдали воздушные схватки наших истребителей с вражескими. Однако Днепрогэс, расположенный в 2-3 км от моста, не подвергался атакам.

Все было ясно, и согласно полученной нами директиве в большую потерну пришлось заложить взрывчатку.

Руководя демонтажем оборудования, я, естественно, поддерживал повседневный контакт с Запорожским обкомом партии.

Быстро мелькали дни, и у нас таяли последние надежды на предотвращение взрыва плотины.

Плотина была взорвана вечером. Находясь на другом объекте, я опоздал на 3 часа. Было уже темно, когда мы, несколько человек, подошли с левого берега по мостовому переходу к краю прорана. Взрыв разрушил верхнюю часть плотины, снес несколько бычков и металлические затворы. Вода огромным потоком, с ревом, от которого закладывало уши, яростно сотрясая всю плотину, устремлялась вниз. Мириады мельчайших брызг, как осенний дождь, покрыли нас влагой. Мостовой настил весь вибрировал, и казалось, что разрушение еще не закончилось.

Днепрогэс в строю

Уже ночью в обкоме партии вдруг появилось сообщение о том, что некоторые части нашей армии не успели переправиться на левый берег. Это были неприятные минуты: не поторопились ли со взрывом? Повторные проверки не подтвердили первого сообщения, и все с облегчением вздохнули. Но это "облегчение" не ослабило гнетущего чувства, что мы сами, хоть и частично, разрушили то, что было создано нашим народом.

Разрушенная часть плотины Днепрогэса

Итак, мы обосновались на левом берегу Днепра, фашисты – на правом. Мне было приказано организовать электроснабжение крупнейших заводов левобережья – металлургического, алюминиевого, машиностроительных. Вот здесь-то сыграла решающую роль линия электропередачи Днепр – Донбасс. Это был единственный источник электроснабжения, так как все электростанции Днепроэнерго прекратили работу. Электроэнергия от электростанций Донбасса по этой линии поступала на главную подстанцию, которая называлась ДД (Днепр – Донбасс), а от нее по линиям более низкого напряжения передавалась на подстанции заводов. Буквально на второй день после выхода на правый берег фашисты начали методически с утра и до вечера вести артиллерийский обстрел всех промышленных объектов левого берега. Обстрел велся своеобразно, стреляли по тем местам, где обнаруживали движение или скопление людей. Ровно в час дня стрельба прекращалась, у врагов начинался обеденный перерыв. Используя ночь и перерыв, мы развивали максимум энергии – демонтировали оборудование, исправляли повреждения и т.п.

В это время все мы узнали, что такое артиллерийский обстрел, пытались приобрести чутье солдата, который по звуку выстрела и полету снаряда определяет, куда он упадет. И нужно сказать, некоторые выработали это чутье. Иногда и ошибались, снаряды с визгом рвались поблизости, возникали пожары, горело трансформаторное масло.

Водная преграда – Днепр – и яростные оборонительные сраженья советских войск дали нам возможность провести подготовительные работы по демонтажу оборудования на электростанциях Донбасса. Было ясно, что враг не остановится, его цель – индустриальный Донбасс и бескрайние богатые земли Украины. Мы переселились на Кураховскую ГРЭС, стоящую посередине между Днепровской и Донбасской системами.

Интересный факт: после переправы через Днепр вражеских войск мы длительное время держали связь с дежурными подстанции ДД, специально оставленными на ней. Этой информацией пользовалось и наше армейское командование. Только долгое время спустя дежурный сообщил, что на территории подстанции появились вражеские солдаты и он в соответствии с инструкцией уходит.

Стала ясной необходимость ускорения эвакуации оборудования Кураховской ГРЭС. Коллектив электростанции дружно и слаженно выполнил работу. Только что введенные турбины и генераторы мощностью 50 тыс. кВт, мощные трансформаторы и другое оборудование были погружены и отправлены на восток страны. Однако в этот период мы еще не разрушали остающееся оборудование и сооружения. Думали о том, что скоро, очень скоро нам же придется все восстанавливать.

Настал, к сожалению, момент, когда мы покинули Кураховку и снова вместе с армией отступили на восток. Пришла очередь Донбасса. С этим районом у меня была многолетняя и разнообразная связь. Я последовательно занимал посты начальника производственно-распределительного отдела Юга, главного инженера и начальника Главюжэнерго и, наконец, первого заместителя наркома электростанций. Здесь я знал не только электростанции, линии электропередачи и подстанции, но и каждый агрегат. Не могу сказать, по каким природным законам, но у меня обнаружилась, как говорили мои сотрудники, феноменальная память. Я никогда не считал лишним позвонить из Москвы дежурному инженеру электростанции и потребовать ответа, как ведет себя, например, правый или левый дымосос котла №11 Зуевской ГРЭС или питательный насос Штеровки. Диспетчеры энергосистем становились в тупик, когда я спрашивал, исправлена ли опора линии электропередачи Несветай – Ростов. Сейчас я это говорю потому, что спустя много лет многие мои соратники особенно подчеркивают этот факт.

И вот настала очередь снимать, а иногда и уничтожать все то, что создавалось с моим участием и хорошо работало. На первом плане стояла Зуевская ГРЭС – флагман советской теплоэнергетики.

Только две электростанции – Зуевская в Донбассе и Сталиногорская под Москвой (ныне Новомосковская) – имели рекордную по тем временам мощность по 350 тыс. кВт. Только на этих электростанциях действовали два уникальных советских агрегата – турбины и генераторы по 100 тыс. кВт каждый. Это был мировой уровень, и энергетики гордились им.

Так вот, именно эту электростанцию мы и должны разрушить, ликвидировать. Для раздумий времени уже не хватало, гитлеровцы наступали. Дни и ночи шли демонтажные работы, весь коллектив Зуевской ГРЭС работал не покладая рук. Работами руководил внешне невозмутимый В.С. Плотников, я не выходил с территории электростанции. Пять мощных турбогенераторов по 50 тыс. кВт были уже погружены, неожиданная задержка произошла с самым крупным генератором в 100 тыс. кВт. По необъяснимой причине мы не могли его снять с фундамента. Казалось, все болты отвинчены, патрубки разъединены, ротор, возбудитель и все остальные детали отгружены. Статор не желал покинуть свое место, а время, драгоценное время, уходило. Главные силы армии уже прошли, остались небольшие заслоны, саперные части известили, что они должны подорвать железнодорожные пути.

Бросаюсь к командующему частями генералу Колпакчи, прошу немного подождать. Генерал с удивлением смотрит на меня и спрашивает:

– Вы что, хотите, чтобы вас схватили немцы?

Объясняю, что без статора нет машины, это уникальный агрегат, мы не можем его оставить немцам. И генерал сдался:

– Хорошо, даю вам еще два, максимум три часа, усилю свою часть на этом участке, но это последний срок.

Быстро возвращаюсь на электростанцию, смотрю, а статор по-прежнему на месте. Бледные В.С. Плотников, главный инженер, начальник электроцеха говорят, что не понимают, что держит статор.

Принимаю отчаянное, для нормальных условий немыслимое решение – рвануть мощным мостовым краном на максимальном его пределе. Или сорвем статор или..., а что или – ясно: может рухнуть мост крана, или не выдержат подкрановые пути.

Удаляем всех из машинного зала, вызываю самого опытного крановщика и веду с ним откровенный прямой разговор. Говорю о риске, а внутри сомнение: какой же смысл человеку идти навстречу возможной катастрофе? Но крановщик (к сожалению, забыл его фамилию) ответил, что его кран сдерет все и этот статор тоже. Поставили самые тяжелые стропы, крановщик резко включил на максимальную скорость электродвигатель, толстые канаты натянулись до предела, все вибрировало.

Еще мгновение – статор со скрежетом вырвало из фундамента. Мостовой кран подбросило вверх – мы все застыли... Но кран снова плюхнулся на подкрановые пути. В считанные минуты огромный статор, погруженный на платформу с помощью юркого паровоза, покатил на юго-восток, в Азербайджан.

Вывезти мощные трансформаторы уже не было ни времени, ни платформ. Решили подорвать. Это был второй взрыв после Днепрогэса, на который мы шли сознательно. На Зуевке у нас произошел психологический перелом, мы почувствовали, что надежды на быстрое возвращение мало, а оставлять врагу электрическое оборудование, значит, облегчить ему возможность восстановить электростанцию и поднять промышленность Донбасса. Под трансформаторы заложили взрывчатку, отошли в укрытие и рванули. Вверх взметнулось огромное черно-белое облако, а на высоте 30-50 м произошел второй взрыв, от которого образовалось яркое багровое зарево. Это вверху загорелось и взорвалось трансформаторное масло. Пламенем охватило и другие трансформаторы и баки с запасным или отработанным маслом, огромный черный столб уходил высоко в небо.

Это был прощальный салют нашей красавице Зуевке, второй после Днепрогэса крупнейшей электростанции страны.

Подавленные, мы молча готовились к отъезду. Было уже темно, шел нудный ноябрьский дождь. Мы пробирались по направлению к Сталинграду. В это время произошли два эпизода. На одном из железнодорожных переездов наш легковой автомобиль ЗИС, зацепив картером за настил, прочно засел. Все попытки его снять не удались. Мы с тревогой смотрели в сторону Зуевки, куда, по-видимому, уже подошли немцы. Ведь генерал Колпакчи предупредил об этом, он даже сказал, что его штаб ушел. В непроглядной темноте нет ни малейших признаков жизни или движения. И вдруг мы услышали сильный шум и лязг. Даже не сообразив ничего, мы обрадовались, а через 2-3 минуты появился силуэт танка. Быстро отойдя в сторону, стали ждать, кто-то тихо сказал, что по силуэту это наш прославленный Т-34. Водитель, видимо, заметив машину на переезде, остановился и крикнул:

– Кто там есть?

Мы все бросились к танку и стали просить снять нас с переезда. Командир танка сначала отказался:

– Мне некогда с вами возиться, я был в разведке и везу донесение, – но чуть поразмыслив, велел водителю:

– Подцепи их.

Машину зацепили танковым канатом, танк рванул, и наш ЗИС, как щепка, слетел с настила.

И второй эпизод. Приехав на условленное место, мы не обнаружили там директора сетевой, проектной организации Огородникова, не явился он и на другие заранее обусловленные места. Погоревали, решили, что он или погиб, или попал в окружение. Но позже от партизан узнали, что Огородников поступил на службу к врагу.

Коснувшись этого вопроса, хочу сказать, что лишь несколько человек из числа энергетиков, вроде Огородникова, оказались предателями. Даже те, кто не успел эвакуироваться и попал в окружение, уклонялись от сотрудничества, хотя немцы усиленно искали энергетиков, чтобы наладить работу электростанций. К этому следует добавить, что за все время оккупации ни одна электростанция, которую мы демонтировали, не была пущена. Из Германии приезжали специалисты и осматривали Днепрогэс, Зуевскую, Кураховскую, Днепродзержинскую электростанции, строили планы восстановления, но из этого ничего путного не вышло. В конце ноября – начале декабря 1941 г. наш небольшой отряд приехал в Сталинград. Управляющий Сталинградским электрокомбинатом А.Н. Землянский доложил, что энергосистема и Сталинградская электростанция работают нормально. Сказал, что звонил А.И. Летков (нарком электростанций) и сообщил, что в Сталинграде не будет демонтажа или эвакуации.

Связавшись с А.И. Летковым, получил указание отправиться на Урал, в Челябинск, куда был эвакуирован Наркомат электростанций. По дороге заехал в Куйбышев, где разместился Совнарком, и встретился с М.Г. Первухиным. Доложил Михаилу Георгиевичу о выполнении задания по демонтажу. Главной темой нашей беседы был Урал и складывающаяся там обстановка. Весь поток демонтированного промышленного оборудования был направлен на Урал, туда брошены крупные силы строителей и монтажников. Значит нужно ждать резкого увеличения потребления электроэнергии и соответственно мощности электростанций. М.Г. Первухин с особой силой подчеркнул, что Урал сейчас является главнейшей кузницей оружия и от нормального его энергоснабжения зависит вооружение армии.

Приехав на Урал, я не только убедился в правоте М.Г. Первухина, но воочию увидел: весь промышленный Урал находился в лихорадочной деятельности. Эшелоны с оборудованием и эвакуированными рабочими, инженерами и их семьями шли сплошным потоком. На всех свободных площадях действующих предприятий шел интенсивный монтаж оборудования, параллельно со строительством новых зданий устанавливали станки на открытом воздухе под временными навесами. Потребность в электроэнергии стремительно росла. Уральская энергосистема, дотянувшаяся на тысячу километров с севера от Соликамска на юг до Челябинска и Магнитогорска, имела очень слабые электрические связи. Перед началом войны с севера на юг Урала были сооружены лишь линии электропередачи напряжением 110 кВ.

Это обстоятельство затрудняло маневрирование мощностями. На начало 1941 г. суммарная мощность всех электростанций Урала составляла 723 тыс. кВт, а удельный вес уральской системы в общей мощности страны был чуть более 7%. Энергетическое оборудование многих электростанций, таких как Егоршинская, Кизеловская, Березниковская ТЭЦ, было изношено и устарело. В результате вся тяжесть нагрузки ложилась на Среднеуральскую (около Свердловска), Магнитогорскую (при металлургическом заводе), Челябинскую и Нижнетагильскую электростанции. Правда, в предвоенные годы на Урале развернулись работы по сооружению крупных тепловых электроцентралей – Челябинской, Закамской, Красногорской и ТЭЦ в Нижнем Тагиле.

На Урале мне надолго задержаться не пришлось. После разгрома немцев под Москвой нужно было спешно организовать восстановительные работы в Московской энергосистеме, принять меры для энергоснабжения осажденного Ленинграда. Да и руководить всей энергетикой страны – Поволжья, Средней Азии и Закавказского региона – из Челябинска практически было невозможно. К этому следует добавить, что поток эвакуированного оборудования шел и в другие районы страны – Кемерово, Омск, Томск, Красноярск, Барнаул, Читу, Оренбург, Караганду. В этих районах были спешно образованы энергосистемы, им требовалась оперативная и повседневная помощь. М.Г. Первухин, видимо, учитывая необходимость оперативности и жесткости в действиях, считал, что мне нужно быть в Москве. А.И. Летков поддержал это предложение. Я спешно выехал в Москву.

Не прошло и нескольких дней, как было получено страшное для нас всех известие – внезапно от сердечного приступа умер А.И. Летков. На Урале становилось все тяжелее, он должен был срочно выехать из Челябинска в Березники, по дороге автомашина застряла, и вопреки запрету врачей Андрей Иванович активно помогал ее вытаскивать.

Смерть Леткова, кроме личного огорчения, осложняла наше положение. Он был крупным специалистом, прошел великолепную инженерную выучку на Шатурской электростанции, – первенце ГОЭЛРО. Шатура, ее слаженный коллектив, добивавшийся высоких технических показателей, был образцом для всех энергетиков. Из этого коллектива вышли крупные организаторы энергетики – Молоканов, Регентов, Летков и многие другие. Вместе с Каширской электростанцией Шатура была подлинным энергетическим университетом.

Возвратившись в Москву, я окончательно переселился в Наркомат, в комнате отдыха поставил раскладушку; оперативность и быстрота реагирования на события значительно возросли. В 1942 г. вся страна и энергетики вступили с тревогой и особым ожесточением против фашистских захватчиков. Все были полны решимости разгромить, раздавить, уничтожить эту нечисть. Другой цели и задачи ни у кого не было.

Ночь с 1 на 2 января 1942 г. прошла в напряжении, особенную тревогу вызывали отсутствие на складах электростанций угля и перебои с его поставкой по железной дороге. Фашистская авиация часто повреждала пути и станции железных дорог. Нам приходилось буквально "вести" составы с углем, был установлен диспетчерский контроль за их продвижением. Очень осложнилось энергоснабжение осажденного Ленинграда: топлива мало, Волховская ГЭС в полуокружении, линия электропередачи разрушена. Возрастало напряженное положение и на Урале. В эту ночь я заснул в 6 часов утра. В 8 часов меня окликнул секретарь, мгновенно проснувшись, подумал: опять какое-то ЧП. Секретарь говорит:

– Дмитрий Георгиевич, проснитесь, Вы назначены наркомом.

Дошло. Но никаких эмоций пока нет, требуется осмыслить, что это для меня означает. Однако тогда раздумывать и заниматься анализом было некогда, дело сводилось к одному – заснул заместителем, проснулся наркомом. Было мне тогда 35 лет.

На Урал продолжал идти нарастающий поток эвакуированного оборудования, нагрузка на энергосистему росла с неимоверной быстротой. Было ясно, что, если не принять экстренных мер, там может сложиться кризисная ситуация.

Урал становился главной кузницей оружия, только его металлургические, машиностроительные, химические и другие предприятия могли решить и решали сложные оборонные задачи. Именно здесь, на Урале, создавались грозные для врага танки Т-34, изготовлялось и другое вооружение. Металл Магнитки и Златоуста шел на все другие орудийные, оружейные и автомобильные заводы. Было принято разумное решение: нарком должен лично, на месте, руководить развитием энергетики Урала и персонально отвечать за бесперебойное электроснабжение этого важнейшего района страны.

Для электроснабжения Свердловского промышленного района мощность Среднеуральской ГРЭС была увеличена до 200 тыс. кВт. И все-таки потребность в электроэнергии росла быстрее, чем энергетические мощности. Нам не хватило примерно двух лет для завершения начатого строительства многих тепловых электростанций, которые могли обеспечить полную потребность в электроэнергии.

Во второй половине 1941 г. ЦК ВКП(б) и Совнарком приняли постановление "О военно-хозяйственном плане обороны страны", в соответствии с которым был разработан такой план на IV квартал 1941 г. и на 1942 г. по районам Поволжья, Урала, Западной Сибири, Казахстана и Средней Азии. В этом постановлении была намечена широкая программа энергетического строительства, в IV квартале 1941 г. предусматривалось ввести 298, а в 1942 г. – 1088 тыс. кВт новых мощностей, что составляло увеличение действующей мощности электростанций страны за год более чем на 15%.

Выполнение этой программы требовало от энергетиков не только предельного напряжения сил, но и коренного изменения методов проектирования, строительства и особенно монтажа энергетического оборудования. Наркомат разработал и принял следующие решения:

• по проектированию – в целях ускорения работ на все строящиеся и расширяемые электростанции были направлены комплексные бригады проектировщиков с правом решения всех вопросов на месте;
• по строительству – обусловливался переход от последовательного метода к параллельному, когда каркас здания монтировался в блоки одновременно с подготовкой фундамента;
• по монтажу оборудования – было произведено поистине революционное преобразование: вместо сборки котлов, турбин, вспомогательного оборудования на фундаменте была организована их сборка на строительной площадке, вспомогательное оборудование собирали в крупные блоки, а турбины, насосы, дымососы и вентиляторы – полностью и затем ставили на фундаменты.

Изменение методов проектирования, строительства и монтажа в сочетании с героическим трудом советских энергетиков дали поразительный эффект. Так, на вновь сооружаемой Челябинской ТЭЦ мощные паровые котлы монтировали за 65-75 дней вместо 190 по старым нормам. Параллельная система строительства и блочность монтажа способствовали сокращению срока пуска котлов. Рекорд монтажа паровой турбины мощностью 12 тыс. кВт был поставлен монтажниками Кизеловской ГРЭС: агрегат был смонтирован и введен в эксплуатацию за 22 рабочих дня.

Коллектив Челябинской ТЭЦ под руководством заместителя наркома И.И. Дмитриева в целях ускорения ввода турбогенератора применил оригинальный способ. Одновременно со строительством фундамента на специально выложенной клетке полностью собрали турбину и генератор. Затем турбогенератор лебедками был надвинут на готовый фундамент.

В результате принятых мер мощность Уральской энергосистемы к концу года возросла на 10%. Но этого было архимало, и энергосистема вошла в кризисную полосу, падала частота тока, нарушались графики профилактических и капитальных ремонтов, увеличивалась аварийность.

В адрес наркомата и, в первую очередь, наркома посыпались упреки. В мой адрес шел поток критических замечаний, которые сводились к тому, что во главе наркомата стоит недозрелый руководитель, не способный наладить работу. Все мои резонные разъяснения и просьба о реальной помощи не имели ни малейшего успеха. Положение с частотой тока в Уральской энергосистеме становилось невыносимым. Появилась явная опасность поломки лопаточных аппаратов турбины, от пониженной частоты страдали все потребители. Однако сокращение утвержденных директивными органами лимитов на электроэнергию оказалось для Наркомата электростанций непосильной задачей. Положение дел в энергетике было доложено И.В. Сталину. На заседании у него И.В. Сталин спросил, почему происходит снижение "этой частоты". Понимая, что объяснение требуется дать в простой, доступной форме, я ответил, что понижение частоты происходит из-за снижения числа оборотов турбин, а это связано с их перегрузкой.

– А что нужно сделать? – последовал новый вопрос.

– Разгрузить турбины и уменьшить лимиты энергии потребителям.

– Вы что же, предлагаете остановить уральские заводы? – с раздражением спросил Сталин.

– Нет, товарищ Сталин, я этого не предлагаю. Но в расходовании электроэнергии на предприятиях имеются крупные недостатки. Например, в цехе ночью работает один станок, а освещен весь цех, часто вхолостую работают компрессоры, в часы пиковых нагрузок, а их за день бывает два – утром и вечером, можно разгрузить электропечи. Нужно, – продолжал я, – перенести часть работ с вечера на ночь. Все эти меры позволят снизить нагрузку энергосистемы на 15-20%, это то, что нам и нужно.

Не сделав в мой адрес ни одного упрека, И.В. Сталин дал указание разобраться и навести порядок.

На другой день утром в ЦК партии были вызваны все наркомы. Мне было предложено коротко доложить обстановку, разъяснить, какие катастрофические последствия могут произойти, если не будет уменьшена нагрузка энергосистемы. После моего короткого, жестко изложенного доклада наркомам было рекомендовано уменьшить лимит нагрузки на 15-20%. Возражений было больше, чем нужно, но здесь же было сформулировано постановление Государственного Комитета Обороны о снижении нагрузки, и наркомы завизировали его.

Через короткое время положение на Урале резко улучшилось, частота выровнялась, и мы принялись за проведение профилактических и текущих ремонтов. Произошла метаморфоза: "зеленый" нарком "созрел", Уральская энергосистема стала работать ритмично.

Мы, конечно, все понимали, что подлинное улучшение должно быть достигнуто другим путем, путем ускорения строительства и ввода в действие новых объектов, наведения жесточайшего порядка на электростанциях и в электросетях. Предстояла огромная работа по организации всего этого дела, укреплению дисциплины.

Теперь, по прошествии более 40 лет, я с глубокой благодарностью вспоминаю беззаветную, подвижническую работу энергетиков – от простого рабочего, рядового инженера и техника до руководителей всех ступеней.

В наследство от А.И. Леткова я получил прекрасных помощников: И.И. Дмитриева, ведающего строительством, И.И. Угорца, талантливого инженера-энергетика, моей "правой руки" по проектированию и эксплуатации, М.С. Смирнова, подлинного виртуоза по финансам, снабжению топливом, запасными частями и материалами.

Тогда в ведении наркомата находились торфоразработки для снабжения торфом многих тепловых электростанций. Этим ответственным участком ведал А.Ф. Баусин, крупный специалист и организатор торфяной промышленности.

В эти трудные дни формировались новые, молодые кадры.

Особенно хорошо проявили себя грамотные, талантливые инженеры на строительстве и монтаже оборудования уральских электростанций – скромный, но волевой заместитель наркома А.И. Дробышев, инженер, а затем начальник строительства Н.А. Роговин и многие другие. Для характеристики этих кадров приведу один поистине выдающийся пример инициативы и глубоких инженерных познаний. Все котельные заводы были на территории, занятой врагом, а прибывшее демонтированное оборудование не имело ни каркасов, ни трубной системы, а главное, барабанов. Крупнейшие турбинный и генераторный ленинградские заводы из-за блокады не действовали.

В этих условиях энергетики смело преодолевали возникающие трудности. На строительных площадках и ремонтных заводах изготовляли сложные детали. Более того, был сконструирован и изготовлен на строительной площадке прямоточный паровой котел, для которого не требовалось барабанов. Нигде в мире не было такого котла. Инициаторами и создателями этого котла были Роговин, Петров, Гаврилов, Завражнов, Зотов и др.

В итоге предпринятых усилий мощность Уральской энергосистемы к концу 1942 г. возросла почти на 40%, еще больше повысилось производство электроэнергии. За 1943 г. энергетические мощности системы увеличились еще на 87%.

Мы с гордостью могли сказать – энергетики не подвели Родину и оборонную промышленность. Знаменитые уральские танки и другое оружие сыграли решающую роль в разгроме врага.

Уральская энергосистема настолько выросла, что управлять ею из Свердловска стало невозможно, и она была разделена на три системы – Свердловскую, Пермскую и Челябинскую. Во главе особенно ответственной Свердловской энергосистемы был поставлен высококвалифицированный руководитель А.М. Маринов, до этого он был директором крупной Дубровской ГРЭС. Главным инженером на Среднеуральскую, а затем на Красногорскую ТЭЦ назначили С.И. Молоканова, талантливого теплоэнергетика. Для координации их работы было создано главное управление – Главуралэнерго в Свердловске. По этому поводу было много споров, некоторые считали, что главк должен быть в Москве. Я категорически отверг это, считая, что гибкость управления и быстрота реагирования на события обеспечиваются приближением аппарата к производству.

После разгрома фашистских полчищ под Москвой в декабре 1941 г. демонтаж энергетического оборудования был приостановлен, а снятое с московских электростанций оборудование возвращалось на место. Энергоснабжение Москвы осуществлялось вполне устойчиво. Этому способствовало подключение к Московской энергосистеме мощной Рыбинской гидроэлектростанции. Это была благодать – не требовалось топлива, ГЭС работала бесперебойно, потрепанные фашистские стервятники бомбили этот район не очень сильно.

Трудные времена переживал осажденный Ленинград. И здесь энергетики проявили себя наилучшим образом, они в труднейших условиях, под артиллерийским огнем зимой проложили через Ладожское озеро пять кабелей, по которым электроэнергия Волховской гидроэлектростанции передавалась в осажденный Ленинград. Поистине символично: Волховская ГЭС – детище В.И. Ленина – пришла на помощь Ленинграду в его трудные дни. После освобождения Московской, Тульской и части прилегающих областей были начаты восстановительные работы на Сталиногорской, Алексинской и других тепловых электростанциях.

В 1924 г. в Баку были развернуты работы по созданию энергопоездов. Они состояли, как правило, из четырехосных платформ, на которых монтировали турбины с генератором, и вагона, где размещался щит управления. На первых поездах в качестве парогенератора использовали паровоз. Организация энергопоездов была поручена А.И. Дробышеву, и он блестяще с ней справился.

Разгром фашистских войск под Сталинградом и быстрое освобождение обширных районов, особенно Ростова, Донбасса и всего левобережья Днепра, открыли перед энергетиками широчайшее поле для восстановительных работ. Вот здесь-то и сказалась в полной мере наша предусмотрительность с энергопоездами.

На электроэнергии энергопоездов возрождалась жизнь городов, промышленных предприятий. Особую роль энергопоезда сыграли в восстановлении затопленных шахт.

Советские энергопоезда оказали и интернациональную помощь. После освобождения Варшавы первые электролампочки зажглись в Бельведере – дворце президента Польши – от советского энергопоезда. Разносторонняя помощь советских энергетиков польскому народу осуществлялась под руководством К.Д. Лаврененко, который с присущей ему инициативой и деятельностью в рекордно короткие сроки вместе с польскими энергетиками восстановил и пустил в эксплуатацию тепловую электростанцию на Висле. За особые заслуги в восстановлении энергетики Варшавы К.Д. Лаврененко и другие советские специалисты были награждены польскими орденами.

Трудно словами описать энтузиазм, изобретательность и энергию, проявленные энергетиками при восстановлении разрушенных электростанций и энергетических систем нашей страны.

При отступлении немцы с особым ожесточением в соответствии с приказами своих "вождей" разрушали энергопредприятия, взрывали оборудование и здания, подрывали опоры линий электропередачи. Особенно сильно пострадали наиболее крупные энергообъекты: лежал в руинах наш прославленный Днепрогэс, была взорвана Нижнесвирская гидроэлектростанция, гитлеровцы почти с землей сровняли Дубровку – гордость ленинградских энергетиков, сильно пострадали флагманы нашей теплоэнергетики – Зуевская и Сталиногорская ГРЭС. Но трудности не смущали энергетиков, а наоборот, вызывали прилив новых сил, все горели желанием скорее восстановить эти электростанции.

Быстрому восстановлению разрушенных электростанций и сетей способствовало то, что мы сохранили штабы энергетических систем. Таким образом, восстановительные работы вели те, кто демонтировал оборудование. Эти группы специалистов шли буквально по пятам за наступающими частями Красной Армии и, не теряя часа, брались за дело.

Так, восстановление энергетического хозяйства Донбасса возглавили Долина и Моралин, Ростова-на-Дону – Асмолов и Бабич, Днепроэнерго – Гуменюк и Топлянский, Харьковской энергосистемы – Шушарин, Ковков и Иващенко. Были возвращены на старые места директора, главные инженеры, начальники цехов, мастера, квалифицированные рабочие. Все эти люди были не только специалистами в своем деле, но, что самое главное, детально знали, какое оборудование демонтировано, куда отправлено и многое другое. Представители энергосистем буквально прошли по всем железнодорожным магистралям, по которым шла эвакуация оборудования. Все или почти все, что эвакуировалось, было найдено и возвращено на прежние места (за исключением оборудования, которое было использовано в восточных энергосистемах).

Восстановительные работы наглядно показали глубину теоретических и инженерных знаний советских энергетиков. Для иллюстрации приведу несколько примеров.

Я уже упоминал, что демонтаж Зуевской ГРЭС шел в зоне оборонительных боев, поэтому мы демонтировали арматуру, электродвигатели и другие детали, а котлы оставили на месте. Немцы взорвали передние колонны каркаса, в результате котлы вместе со всей трубной частью наклонились вперед. Из-за этого была деформирована вся трубная часть котлов, и требовался полный их демонтаж. Однако инженеры и мастера Зуевской ГРЭС нашли способ сохранить котлоагрегаты. Старший котельный мастер И.А. Ефремов предложил, на первый взгляд, невероятный способ восстановления – мощными домкратами, подведенными под колонны котла, поднять его вместе с трубной частью и вместо поврежденных частей ввести новые. Он доказывал, что каркасы выправятся и все 12 котлов будут работать. Были и скептики, которые говорили, что если даже будут найдены такие домкраты, которые не только поднимут многие сотни тонн, но и преодолеют сопротивление деформированных конструкций, то котел опасно вводить в работу – могут быть серьезные аварии. Наркомат одобрил идею И.А. Ефремова, котлы восстановили, и Зуевка вновь встала в строй, оказав решающее влияние на восстановление индустриального Донбасса.

После восстановления Зуевской ГРЭС Наркомат электростанций представил к награждению орденами и медалями отличившихся работников. Был удостоен ордена Трудового Красного Знамени и И.А. Ефремов.

Хочу подчеркнуть, что на всех восстанавливаемых объектах трудились сотни энтузиастов, которые внесли много нового и прогрессивного в технику восстановления. Например, впервые в мировой практике в процессе восстановления была осуществлена сварка поврежденных взрывами барабанов котлов. До этого барабан – святая святых котла – соединялся только клепкой.

А теперь после взрыва, нарушившего структуру металла, вваривались целые заплаты. Или, например, во время войны был применен метод ремонта линий электропередачи под напряжением. Вроде бы невозможно, высокое напряжение смертельно опасно. Однако теперь такой способ ремонта распространен. Этот перечень можно продолжить.

В процессе восстановления совершались и героические подвиги. Когда Красная Армия вышла к левому берегу Днепра, все рвались взглянуть на Днепрогэс. Его вид был удручающим, наш взрыв малой части плотины был пустяком, фашистские варвары взорвали массивную бетонную стенку перед зданием машинного зала, сам машинный зал представлял груду камней, мост через аванкамеру был разрушен. На правом берегу Днепра были немцы, нас волновала мысль: что еще готовит нам враг? Сильно тревожила мысль о состоянии нижней потерны, проходящей в подошве по всей длине плотины. Но она была затоплена, тем не менее армейские саперы в скафандрах осмотрели ее и установили – потерна подготовлена к взрыву. Наши саперы перерезали кабель, и взрыв был предотвращен.

Задолго до освобождения Днепрогэса был разработан план его восстановления и создана соответствующая организация. Работы поручили опытным руководителям – Ф.Г. Логинову и высококвалифицированному гидротехнику И.И. Кандалову.

Регулярно и часто бывая на Днепрогэсе, я с большим удовлетворением отмечал быстроту восстановительных работ, энтузиазм и слаженность работы коллектива. В этот период, оторвавшись от неотложных дел, решил поехать на знаменитые днепровские пороги, которые, казалось, навек были закрыты в 1932 г. Величественное зрелище: рев буйного потока, клокочущая вода, покрытая густой белой пеной, мириады мельчайших брызг и неисчезающая радуга. Таков был могучий, древний седой Днепр.

Наконец, настал радостный, волнующий день – Днепрогэс снова в строю, его живительная энергия широким потоком пошла на предприятия, в колхозы, города и поселки. Вся страна приветствовала возрождение Днепрогэса.

В приветственной телеграмме И.В. Сталина коллективу Днепростроя было сказано, что Днепрогэс – "слава и гордость советского народа" – снова в строю.

Эти проникновенные слова можно отнести ко многим энергетическим сооружениям великого ленинского плана электрификации, разрушенным немецкими варварами и вновь возрожденным волею и талантом советского народа.

Быстрое восстановление энергетики на освобожденной земле, расширение энергосистем на Урале, в Сибири и Средней Азии позволили Советскому Союзу к концу 1946 г. достигнуть по мощности электростанций довоенного уровня. Мы заняли второе место в мире по мощности электростанций и производству электроэнергии.